В новой постановке Константина Райкина сцена превратилась в арену, а
театр напомнил цирк. Одно дело, привычные четыре угла игровой
площадки, занавес, полумрак, а тут! Вращающийся круг, актёры в ярких
нарядах, много света, от первых рядов кресел - верёвочные лесенки,
обручи, и прочие атрибуты циркового искусства. По ним то и дело
перемещаются актёры, они упражняются в раскачивающемся обруче, делают
стойки на руках, жонглируют. Много гимнастических трюков, громкая
музыка, а под конец, так вообще - фейерверк, вспыхивает настоящий
огонь и летят конфетти. Про суммы, затраченные на постановку, уже
слагают легенды. И то верно: спектакль получился очень красочным,
зрелищным, незабываемым.
Что подтолкнуло Константина Райкина на такую вот "режиссёрскую афёру"?
Думаю, во-первых, сама "стилистика" его театра: необходимость чем-то
всегда удивлять, смотреть на вещи, пусть даже и классические, под
такими углами, под которыми никто и не догадывался посмотреть раньше,
тем самым пленяя, соблазняя, заманивая свою публику. А это
Константину Райкину удаётся блестяще, ведь свободных мест в зале
театра не бывает никогда. Во-вторых, это, наверное, природа его
собственного актёрского таланта, стремящаяся к весёлым, где-то даже
лицедейским (сатирическим) приёмам, необычным прочтениям классики.
В-третьих, сам выбранный драматургический материал. Жанр "Синего
чудовища" Карло Гоцци по-научному называется фьябой, а попросту -
волшебной сказкой.
Как и положено в сказках, в ней есть и прекрасный принц, и принцесса,
и злая колдунья, и добрые помощники, и, конечно, любовь со счастливым
концом. Суть пьесы заключается в том, что автор придумал своего
жуткого героя Дзелу как человека, на которого за грехи пало проклятие
высших сил. Он, Синее Чудовище, заколдовывает двух влюбленных - сына
местного императора и грузинскую царевну. Чтобы снять это проклятие
с себя, он превращает в чудовище сына китайского императора Таэра,
предварительно лишая его верных слуг памяти. А Таэра может спасти
только любовь его верной жены Дардане, да и то, если она победит
многоглавую гидру, пожирающую невинных китайских дев. Девушка
вынуждена переодеться в мужской костюм, поступить на службу во дворец,
проявить чудеса не только хитроумия, но и физической выносливости,
победить коварство жены императора и так далее. Но главное в том, что
она должна полюбить чудовище, в которого превратился ее жених, угадать
в страшиле доброе сердце и, тем самым, разрушить чары. Ничего не
напоминает? Эдакая "Красавица и Чудовище" с "аленьким цветочком" в
хрустальном куполе! Но не в этом дело! Дело в том, как это подано, в
каких, скажем так, художественных приёмах!
Гидра - это веер из огромных раздвижных кронштейнов, на которых бешено
вертятся телекамеры. В самом деле, тут есть и над чем посмеяться, и
над чем поплакать. Комические сцены с "синхронным плаванием" на мокром
манеже сменяются трагикомическим умиранием гидры в её прекрасном
женском обличье: скользя вверх-вниз по канату в предсмертных
судорогах, она вдруг застывает в неподвижности, и медленно падает в
руки своего старого мужа. Но это же "Сатирикон": не успевают слёзы
просохнуть, как ты уже смеёшься во всю силу голосовых связок. Театр
превращает Дзелу в копию гуттаперчевого киногероя Джима Кэрри, только
маска меняет цвет с зелёного на синий. Его голос, манера речи,
постоянные перепады тембра с высокого на низкий и обратно, тонкий,
требующий "интеллектуальной расшифровки", юмор - всё это узнаваемые
черты, и прекрасные черты "Сатирикона".
Но, несмотря на всё великолепие воплощения сюжета, которое прямо-таки
ослепляет во всех переносных и прямых смыслах, надо заметить, что у
спектакля есть довольно мощный контекст. Добро и зло тут не только
выражено в положительных и отрицательных героях. Мечта о Венеции, как
о каком-то неземном идеале, - вот, пожалуй, сторона добра. Нечто
фантастическое, мечта, на протяжении всего спектакля вырывающаяся из
уст героев! Венеция это некий театральный символ, всё прекрасное
воплощено в мечте о Венеции. Образ великого города составлен
художником Аллой Коженковой: вид большого венецианского канала на
живописном заднике, шмыгающие взад-вперёд по сцене как по воде
гондолы, настоящая вода, выливающаяся во втором действии на арену,
схематичная модель моста Риальто, в который превращаются две
спускающиеся на цирковой манеж лестницы. Время от времени персонажи
вздыхают "О, Венеция!" - и действие будто останавливается на минуту,
звучит прекрасная, меланхоличная мелодия. Когда же героям что-то не
нравится, они, переглянувшись, с укоризной восклицают: "Нет, не Венеция!
Не Венеция".
Что же касается ужасной стороны, зла как такового, на эту роль
выбрано современное телевидение. Появление Синего Чудовища в первом
действии сопровождается звуками телевизионных передач и
ядовито-голубым, будто от телеэкрана, свечением. А повадки недоброго
волшебника в резиновой синей маске на голове напоминают утрированную
манеру телеведущих - ничего человеческого, бесконечный наигрыш,
заученные фразы, улыбки, отсутствие выражения лица, напыление
фальшивой бодрости и абсолютная уверенность в своем, хотя бы
мимолётном, но могуществе, что позволяет смотреть сверху вниз на любое
существо. Семиглавая же гидра, пожирающая китайских девственниц,
составлена из металлических кранов-щупалец, на которых обычно "летают"
в телевизионных студиях камеры.
Вот тебе и итальянская сказка с современным подстрочником!
